Шумова Юлия.
Профессиональный путь незрячего юриста и ученого.
Шаг четвертый.
Свои бьют больнее. Я не нужна ни чужим, ни своим. Встреча с деканом юридического факультета. Мужик с лопатой. Я еду поднимать целину. Открытие представительства в городе на границе с Казахстаном. Борьба. Агитация. Грязь и резиновые сапоги. Первобытное устройство. Конфликт с правящей элитой. Боже, помоги.
Аудиоверсия читает Инесса Зайцева
В 2004 году я поступила в аспирантуру и устроилась работать преподавателем. Преподавала только те дисциплины, которые другие вести отказывались. Они были мне совсем не по душе. Перед аудиторией выступать я уже не боялась. Студенты меня любили. Особенно им нравились случаи из практики. Заработная плата была мизерная. Я ее даже не снимала, а копила. Но что-то купить было сложно на 120 рублей, разве что килограмм овсяного печенья да литр сока. Жила я в общежитии и маялась с тараканами, полчищами мышей и пьющими соседями. Стремясь найти подработку или более удачно трудоустроиться, я пошла по знакомым влиятельным людям, прося их походатайствовать за меня.
Один большой начальник (не буду называть его имени) рекомендовал представителям некой кафедры принять меня на работу. Кафедрой заведовал человек из правительства. Я пришла на собеседование в июне, под конец учебного года. Меня ждали, но принять не могли, так как начиналось совещание.
В жаркий июньский вечер я час за часом продолжала ждать, когда закончиться совещание и меня пригласят. Через три часа за дверью зазвенели рюмки, запахло закусками. Мне стало физически плохо от голода и духоты. Было противно и обидно, я злилась на себя. Не могу постучать в дверь и прервать эти затянувшиеся посиделки, стесняюсь напомнить о себе.
Дойду до двери и назад возвращаюсь. Никак не могу себя пересилить: приличия, чтоб их, воспитание! «А у них с воспитанием всё нормально?», – Тут же спрашиваю себя, но заявиться в кабинет так и не решаюсь.
Эта внутренняя борьба, приправленная томительным ожиданием в пустом душном коридоре, продолжалась 5 часов. Ко мне много раз подходили уборщики и охранник. Интересовались, зачем я столько здесь сижу. Не случилось ли чего?
Наконец, около девяти участники пирушки стали высыпать в коридор, но все проходили мимо меня. Смех, веселье, шутки… Я зашла в кабинет и говорю: такая-то назначила мне встречу. Мы с ней сегодня уже виделись, и она велела не отлучаться и ждать приглашения. «Так это когда было?» – сострил кто-то. Большая начальница выглядела смущенной и уверила, что примет на работу без всякого собеседования.
«Приходи в августе», – бросила она. И я пришла. Но свободных мест не оказалось. О моем визите вспомнили с трудом. А об обещании трудоустроить почти совсем забыли, однако и не особо отпирались. Но устроиться можно было при одном условии: я сама должна убедить преподавателей поделиться со мной частью ставки. Мол, если получится договориться, милости просим в наш дружный коллектив.
Конечно, делиться ставками, а, следовательно, зарплатой, никто не хотел. Я плакала от бессилия, однако поиски не прекращала. До земли придавленная безденежьем и унижениями, я пришла в другой ВУЗ искать работу. С радостью узнала, что там трудится незрячий профессор. Я
обратилась к нему, надеясь на участие и покровительство. Он внимательно выслушал меня. Задавал много вопросов, поразмыслил и пришёл к выводу, что ему невыгодно работать со мной на одной кафедре и потому он будет голосовать против моего трудоустройства, так как специально для него университет нанял секретаря, а если и я буду здесь работать, секретаря придется делить на двоих, что его совсем не устраивает. Оказалось, люди, от которых ждёшь понимания, бьют еще больнее.
Я уже ревела в голос. Я была никому не нужна: ни своим, ни чужим. К тому времени у меня имелась защищенная кандидатская диссертация, которая все соки из меня выпила. Была учёная степень, должность доцента и красный диплом юрфака, но ничего из этого не приближало меня к обретению работы.
Меня никуда не брали, а если брали, то поручали работу, на которую другие не претендовали из-за отсутствия у должности престижа.
В 2007 году я, совсем отчаявшись, постучала в кабинет декана юридического факультета очередного университета. Декан обрадовался мне, хотя мы виделись впервые. «Знаешь, как там тебя? А, Оля, ой, Ульяна! Да, что я такое! Знаешь, Юля! Вакансий нет и вряд ли будут, но у меня есть острая нехватка научных работников в представительстве районного центра. Это недалеко, всего 340 километров от Челябинска, на самой границе с Казахстаном. Жить будешь в гостинице и налаживать учебный процесс в четырех районных центрах области. Заработная плата хорошая, тебе хватит на отдых на Майорке, и, самое главное, (он понизил голос) – никакого начальства. Ты будешь сама себе режиссёр! Ну, как тебе идея? Даю двух помощников из местных грамотеев».
Я согласилась. Довольный декан начал рисовать на листе мужика с лопатой в чистом поле. «Представь, Оля, Юля! Да, какая разница, Оля или Юля… Ты только представь: там чистое поле, а ты – мужик с лопатой. Надо фундамент заложить и дерево посадить, дом построить. Нам надо просвещать сёла и облегчить участь родителей, которые отправляют детей учиться в город, ведь тут будет высшее юридическое с доставкой на дом. Ты понесешь просвещение в народные массы. Ты только представь, какая благородная миссия».
Воспрявшая духом и полная надежд, с мужем Сашей я тряслась в электричке. Электричка шла без малого пять часов. Сельчане встретили нас настороженно: с опаской и недоверием. Молодая пара городских учителей приехала строить школу и дипломы выдавать. «Хи-хи-хи!» Особенно враждебно нас приняли обещанные помощники из местных грамотеев. Одна была племянницей главы районного центра, другая – её подруга и тоже родственница кого-то из местной элиты. Обе часто ходили курить, ничего не умели, кроме как раскладывать пасьянс на компьютере. Комп у них ломался, как только я поручала им задание. Под столом городских просветителей стояла мышеловка и иногда щелкала. Я вздрагивала и выбегала из-за стола. Было очень неприятно. Однажды мыши забрались в чайник. Чайник вместе с утопленницами пришлось выкинуть.
Мы часто голодали и были очень недовольны бытовыми условиями. Например, столовая работала лишь иногда, а на обеденный перерыв вовсе закрывалась, и вывешивалось соответствующее объявление. В магазине, кроме пельменей и протухших сосисок, почти ничего не было. Да и сварить
эти пельмени было негде. В гостинице единственная электрическая плита не работала.
Через две недели мы съехали на квартиру. На выходные мы уезжали в Челябинск, а наша комната пересдавалась вместе с нашими вещами. Когда мы пошли разбираться к администрации, оправдание было только одно: «Мы сдавали приличным людям, вашим коллегам из ПТУ».
Я действительно чувствовала себя мужиком с лопатой. Этой лопатой мы закладывали фундамент под филиал. Этой же лопатой расчищали себе путь в совсем глухие деревни, когда наведывались туда с агитацией. Я скидывала модельные туфли и надевала резиновые сапоги, чтобы не увязнуть в грязи на весенних дорогах по пути в сельсовет. Я выступала перед родителями и их чадами, приглашая последних к нам в филиал на учебу.
Молва о незрячей ученой быстро облетела все четыре райцентра. Некоторые просто приезжали к нам, честно признаваясь, что хотят на слепую девушку посмотреть и послушать её грамотные речи.
Так, придет какой-нибудь мужик, задаст вопрос и слушает, а потом громко хмыкнет: «Чудно! И вправду умная и говорит складно! Как будто ручеек журчит: жур, жур, жур! Красивая барышня, да только слепая. Ну, ничего, ты главное верь и надейся».
Я таких доброжелателей выгоняла. На душе и без того тошно, а тут еще эти ненужные излияния зевак.
Условия у нас были никуда негодные. Постоянно что-то ломалось: канализация, водопровод, отопление, интернет. Мы здорово мерзли и зимой, и летом. Наши студенты ходили по нужде на улицу и питались, где придётся. Те, у кого имелся автомобиль, ездили обедать в кафешки для дальнобойщиков. Набивались целые машины, и хохочущая гурьба отправлялась в путь!
Вскоре студентов стало так много, что группы укомплектовывались по тридцать человек. У нас учились все таможенники, полицейские, пограничники, работники комбинатов и вчерашние школяры. В одной группе учились мама с сыном. Были студенты разных возрастов и поколений: от семнадцати до бесконечности.
Поначалу мне было очень сложно навести порядок в учебном процессе. Нередки были случаи, когда ко мне подходил студент и кичился своим родством с сильными мира сего. Простых ребят у нас почти не было. Заявит эдакий мажор о своих связях и ждет реакции. «Ну,– спрашиваю его,– вы это к чему? С какой целью сообщили? Вам преподаватель выдал задание? Ну, так идите и выполняйте».
Полицейские халтурили хлеще всех. Отговорка одна: работа и нескончаемые смены. Я устала вразумлять каждого по отдельности. Зашла к ним на пару и говорю: «Давайте условимся на берегу. Вам юридическое образование нужно, но вы, как показывает практика, худшие знатоки законов. Кроме малой части уголовного кодекса, ничего не ведаете. Так вот, буду с каждого преподавателя требовать, чтобы доводил вас как минимум до «тройки», только по-честному, без поблажек. А если услышу о взятках или попрошайничестве, накажу всех».
Блюстители порядка нажаловались на меня своему начальству. Шеф полицейских попросил меня явиться. Я оставила мужа за дверью и зашла в кабинет к Василию Васильевичу (именно так звали начальника). «Здравствуйте, – говорю, – я – Шумова Юлия Владимировна, Руководитель филиала». «Здравствуйте, Юлия Владимировна, никогда бы не подумал, что такая женственная барышня зашугает моих бойцов. Ого, какая красавица, просто королева!» «Василий Васильевич, я буду спрашивать с ваших бойцов тот минимум знаний, который их сделает грамотнее, а народ – спокойнее от того, что наши друзья в погонах знают и соблюдают права этого самого народа».
«Юлечка Владимировна, да я ж разве против? Капитан Шадрин, ко мне! Вот, ты скажи по совести, нравиться тебе Юлечка Владимировна? Правда, красивая женщина? О ней вся округа говорит!» Шадрин мялся, что-то бубнил. «А ты говоришь, она вас всех зашугала и загоняла. Как такая хрупкая, нежная девочка может вас гнобить?» Я хлопнула по столу. «Василий Васильевич, хватит ёрничать! Зачем вы меня позвали? Поймите, если я буду попустительствовать вашим бойцам, завтра халявы попросят пограничники и все остальные. У меня требования ко всем едины: на том и стоим. Я одинаково спрашиваю что со вчерашних пионеров, что с «Вашего брата». Придете Вы, я с вас спрошу».
Василий Васильевич поплевал и изрёк: «Тьфу, тьфу, тьфу, моя вы дорогая, не приведи Господи попасть в ваши ручки».
Назад меня отвезли в полицейской машине.
С полицейскими всё утряслось, но было множество тех, кто учиться не хотел и всякие механизмы давления пытался использовать.
Однажды к нам залетел возбужденный участковый с пистолетом на боку: отец нашего студента-очника. Этот студент почти не ходил на пары и, заняв приличную сумму у ребят, исчез. Я его заставила придти и отдать деньги ребятам, а потом приступать к сдаче сессии. Он нажаловался папе, и тот примчался. «Я за что деньги плачу? – кричал разгневанный папаша, – чтобы моему сыну оценки не ставили? Сидите здесь, задницы греете!» Особенно возмутительно прозвучало последнее. У нас из окон задувало так, что шторы колыхались во все стороны.
Я приблизилась к нему: «Вы думаете, если заплатили за учебу, то Вашему сыну учиться не надо? Почему другие учатся, а Ваш не должен? Пусть не ходит на занятия и сдает экстерном, я буду только рада». А потом я заступилась за девчонок, у которых он выпросил деньги, а теперь их, напуганных, матом кроет. «Это Ваши семейные ценности, да? Вы это хотели со мной обсудить? Скажите, что я делаю неправильно или противозаконно?»
Полицейский, весь в поту, выскочил вон из кабинета. Девчонки-методисты хохотали, как сумасшедшие.
Еще с одной родительницей часто приходилось иметь дело. Ее сын не хотел учиться, а она каждое утро гнала его в институт силой. Иногда
привезет его на машине и вытащить из салона не может. Он вцепится в руль и ни вкакую. Она ко мне, мол, повлияйте. Я не вмешивалась, разумеется. «Малышу» было уже за двадцать. Кстати, мне самой было только 27. В целом, я обожала своих студентов, и они отвечали мне взаимностью. Я довольно быстро завоевала доверие и была авторитетом у коллег и учеников.
Минул год. Мы с Сашей ждали пятницы как чуда и ехали в город: отмыться и привести вещи в порядок. Пять часов рядом с алкоголиками, картёжниками и цыганами. Мы старались занять последние места, чтобы напротив никого не было. Но всё равно сомнительные типы постоянно к нам привязывались. То прикурить, то денег чуток подкинуть попросят, то в картишки перекинуться предложат. Я уставала от такого назойливого внимания.
«Господи, я больше так не могу и не хочу! Неужели нет другого выхода, кроме как мотаться по такой глуши и грязи!?» Декан подбадривал, мол, как накопим денег на собственные площади, я тебя в головной ВУЗ заберу, а сюда другого кого направлю. А пока потерпите, ребятушки, чуть-чуть».
Мы терпели, потихоньку свыкаясь с непростыми обстоятельствами. Помимо исполнения руководящих обязанностей, я вела одиннадцать предметов, по семь пар в день; Саша – около восьми. Стоическое спокойствие мужа меня здорово злило. Он как даосист созерцает и плывет по течению, когда я изо всех сил гребу против, чтобы не выбросило на камни.
Между занятиями решаю насущные проблемы: утрясаю ситуацию со сломанным туалетом или разбираю очередную жалобу студентов. Мне было невероятно трудно, но бросить всё и снова остаться без работы – такой вариант казался неприемлемым. Из двух зол я выбирала меньшее. Особенно нас тяготила неустроенность быта. Вечно нет воды, света, интернета, и, если мы заходили в магазин, уже через пару минут мои ученики звонили и советовали больше не покупать таких-то конфет, ибо они несвежие.
Мы жили с мужем как под стеклянным колпаком, на виду у всех.
Под занавес второго года мы накопили денег и смогли купить собственные здания под общежитие и учебный корпус. Местная администрация стала проявлять к нам особый интерес. Прежде нас даже слушать не хотели, а тут вдруг частые звонки из администрации с указаниями заполнить зачетную книжку тому или иному студенту. Я наотрез отказывалась и вешала трубку.
Однажды за мной приехали на машине и в приказном порядке повезли в кабинет большого начальника. (Не стану указывать его должность). Меня сняли прямо с пар. Этот начальник нас уже ждал и, поздоровавшись сквозь зубы, начал разглагольствовать о зоне влияния и о том, кто здесь хозяин. Он, дескать, давно уже следит за нами и недоволен моей несговорчивостью. Он долго, нараспев втолковывал, что он приемлет, а чего – нет, а в заключении предупредил, что выгонит меня, если не буду слушаться.
Увещевания продолжались примерно полчаса. Потом мне дали слово, и я отняла час драгоценного времени уже у него. Я советовала ему не забываться. У меня начальство в Челябинске, а к ним я не имею никакого отношения и поручения со стороны выполнять не намерена, – это во-первых. Во-вторых, если я в их зоне влияния, тогда почему у нас одни проблемы и лишения? Почему мы работаем в дырявом здании, без туалетов и буфета? Нам предоставили дом без света и воды, а подъезд на четверть врос в землю. За такое качество жизни мы платим ежемесячную аренду. Зимой снега по колено, а летом – грязь непролазная. Чем Вы меня пугаете? Хуже уже некуда. Вот, значит, как Вы царствуете? Хорош хозяин! И, в-третьих, я ученый, который жизненно необходим этому филиалу, и, если я уеду, замену мне Вы едва ли найдёте, и филиалу конец! Поэтому извинитесь за свое поведение и отвезите меня на работу. Звонить с указаниями кому-то что-то поставить тоже не нужно. Обижусь, уеду, я итак здесь как ссыльная живу! Будете Вы мне еще указывать!»
Мы с большим начальником заключили мир, и нам были обещаны всяческое содействие и помощь. Он долго жал мне руку и добродушно посмеивался. Но надлом в душе всё разрастался. Я устала: безмерно устала! От хамства, неустроенности и мытарств. Хочу в цивилизацию, только студентов жалко, многие мне уже как родные. Кстати, я продолжала юридическую практику. Составляла исковые заявления, давала консультации. Несколько раз столкнулась с уголовными делами, но это была уже другая история – история уверенной в себе женщины и опытного специалиста.
avr
|
