Шумова Юлия.
Профессиональный путь незрячего юриста и ученого.
Шаг первый.
Неожиданные препятствия к поступлению. Дембель Наташа. Муштра. Преодоление трудностей в учебе. Путь к независимости. Первая сессия. Метель, тайга. Горе-поэт. Драка.
Аудиоверсия читает Инесса Зайцева
Поезд дернулся, и человек на соседней полке вагона, всхрапнув еще раз, проснулся, зазевал. «Ты куда едешь?» – спросил попутчик просто и непринужденно, как будто мы сто лет уже знакомы. «Поступать на юридический факультет в Челябинск». «А! Ну и кем ты потом будешь? Ты же почти совсем слепая, да? Я просто видел, как ты к вагону подходила и место свое искала. Эх, жаль мне тебя. Как ты с этой бедой жить будешь?» Я промолчала. «Ты лучше на массажиста учиться поезжай. У вас, у слепых, это здорово получается. Мои друзья массаж только к слепым делать ходят. У вас пальцы чувствительнее. А вот юристом вряд ли ты работать сможешь. Ну-ка покажи руки.» Я покорно протянула к нему ладони. «Пальцы тонкие, пианистка что ли?» «Да, обрадовалась я», – в тайне надеясь, что попутчик поверит в мои таланты и скажет, что такой человек должен быть успешным и на правовом поприще тоже.
«Доброжелатель» еще покряхтел, поворочался и, наконец, крякнул, – «Нееее…, езжай учиться на массажистку, там замуж выйдешь. И профессией, и мужем обзаведешься». Я совсем обиделась, что в меня дядька не верит, и отвернулась, давая понять, чтобы отстал. Обида душила, и было противно от того, что совершенно незнакомый мужик так нагло лезет ко мне с советами и прогнозами, когда его не просят. Но попутчик не унимался. «Ты меня послушай, девочка, а то упустишь время и деньги родителей, а выйдет пшик. Сядешь в лужу со своим дипломом юриста, и замуж здоровый мужик тебя не возьмет – кому нужна слепая жена. К своим, тебе говорю, жмись поближе», – для пущей убедительности он постучал по моей полке. Я не выдержала и говорю: «Мне Фемида больше нравиться, чем мять потных, грубых и глупых мужиков, вот как Вы, например». «Э…, девка, да ты еще и грубиянка! Ну … тогда будешь с высшим юридическим и одинокой. Кто тебя с таким характером замуж возьмет?»
Разговор случился в плацкартном вагоне по пути из Уфы в Челябинск.
Стать юристом –давнее, искреннее желание. Мне тогда казалось, что это мое настоящее призвание по жизни: быть правозащитником. Отстаивать чьи-нибудь права и интересы. Даже ввязываться в конфликт ради благородной цели. Ведь Я еще в раннем детстве не боялась принимать серьезные решения и отвечать за свои поступки. Часто из-за этого на мою голову обрушивался целый шквал критики и осуждения. Но Чем ситуация острее и опаснее, тем интереснее и азартнее плыть против течения; Быть в меньшинстве, Тем более, если это отвечает моим внутренним принципам и пониманию справедливости.
Но почему Челябинск? Ведь целых двенадцать лет я прожила в Уфе! Там друзья, деловые контакты. В тюркскую культуру тоже постаралась встроиться гармонично. Например, наущилась пить щай с пищеньем. Даже башкирский язык изущала там, в Башкортостане, а Челябинск совсем чужой, и всё с нуля начинать надо. Еще не зная, как сложится моя судьба в новом для меня городе, я решила, что хуже не будет. Там, в Уфе, национализм расцветал буйным цветом. Башкиркой я все равно уже не стану, не перерожусь.
Постоянно чувствовать себя не дома, в гостях? Нет, увольте! Я лучше в российскую часть. Хотя Уфа стала для меня второй родиной.
Тогда на базе ЧелГУ функционировал отдел со странным названием «Институт проблем доступности образования». Мы с сестрой, уверенные, что здесь нам дадут высококвалифицированную консультацию и посодействуют в реализации наших затей, постучали в дверь кабинета. Но нам не только не обрадовались, но, напротив, пришли в плохо скрываемую ярость. «У нас есть доВУЗовская подготовка, но слепых мы не берем. Да и потом, как она вообще собирается жить самостоятельно? Готовить? Ходить на занятия? Кто ее водить будет? А если ее собьет машина, мы виноваты будем? Нет, уважаемые девушки, нам такие проблемы не нужны. Мы с ней нянчиться не собираемся. Только через наш труп она поступит на дневное отделение, а вот на заочное пожалуйста, пусть пробует, если сможет. Сами с ней нянчитесь на
здоровье. Ах, да! Она же еще училась в Башкортостане? Подумайте сами, кто ей русский язык преподавал? Как сочинения писать будет?»? Ох, ах!»
Убеждая изо всех сил старшую сестру в ошибочном намерении устроить младшую учиться, за всё время тяжелого разговора благородные покровительницы инвалидов ни разу не обратились ко мне напрямую. Приводили красочные примеры нормальных ребят, которые в таком же как «она» положении нормально выучились на заочном отделении и все у них нормально. Я в прениях почти не участвовала, да и все мои не смелые попытки сказать ученым дамам хоть слово заканчивались ничем. Они постоянно перебивали, и, честно говоря, я сама плохо понимала, кто в этой ситуации прав: мы с сестрой или сотрудники системы образования!
Я вся дрожала от обиды. Про заочное отделение я даже слышать не хотела. Мной владела одна мысль: поступлю в университет или умру. Я должна стать грамотным и квалифицированным специалистом. Мне надо ходить на учебу каждый день, чего бы это не стоило. Учиться в группе золотых медалистов, чтобы рядом были только сильные и умные ребята.
Надо уметь конкурировать с самыми способными и грамотными. К тому же, возвращаться в деревню очень не хотелось, ведь именно в деревне я чувствовала себя ущербной, жалкой, не полноценной и несчастной инвалидкой. Кстати говоря, деревенские всезнающие бабоньки мне настоятельно советовали поскорее выйти замуж и родить. А работать можно, например, телефонисткой или резинки в крышки для банок вставлять. А дядя Витя был самый амбициозный на мой счет и видел меня артисткой, пианисткой в ресторанах.
Итак, мы с сестрой, громко хлопнув дверью, в конец обидевшись на столь категоричные высказывания тех, от кого ожидали поддержки, решили во чтобы то ни стало добиться своего: я, гонимая страхом жизни в деревне и учебой на заочном отделении, и сестра, ведомая принципом обломать рога наглым теткам, смело перешагнули порог кабинета проректора. Пришли без приглашения и предварительной записи. Проректор нас внимательно
выслушал и долго удивлялся хамству тех, кому поручил всячески способствовать поступлению инвалидов.
«Знаешь что? – сказал он, – лучше поступай сама, в общем порядке, на общих основаниях. Так проблем будет меньше, и уж если поступишь, то будешь учиться, и никто не сможет слово сказать». Никогда не забуду первые дни экзаменов. Внутрь университета сопровождающего не пускали, да у меня его и не было. Сестра работала и не могла ходить со мной. Она только провожала меня и забирала к обеду. В огромном здании под смех ничего не понимающих абитуриентов я подолгу ходила, отыскивая будущих студентов юридического факультета. «Она как-то странно ходит, зигзагами. Может она пьяная или чокнутая? Кто ее вообще сюда пустил?» – перешептывались ребята и шли за мной, желая проследить траекторию движения чудаковатой девушки.
Тростью тогда я стеснялась пользоваться, ориентируясь на свет в окнах и тени. За сдачу экзаменов я волновалась здорово, хотя готовилась как сумасшедшая – целыми днями, по шестнадцать часов в сутки. Сестра Наташа строила прогнозы о возможном моем скором помешательстве при такой умственной нагрузке, рассказывала всякие страшные истории про таких вот заучек. Но моё усердие было вознаграждено: вступительные экзамены я сдала достаточно успешно, и меня приняли на бюджетное отделение.
Первый год учебы был, мягко говоря, сложным. Я называю его черным годом своей жизни. Поселили меня в общежитие с толстой-претолстой Наташей из Города Коркино. Она, как заправский дембель, днями напролёт валялась на кровати и курила. На учебу не ходила совсем. Папа каждую пятницу забирал свою дочку «отличницу» домой, а в понедельник снова грузная огромная фигура Наташи возникала в проеме и бухалась на кровать. Даже сумки её приходилось разбирать мне. Ей было лень. С вечера до утра Наташа с соседом Ваней устраивали дискотеки и в пьяном угаре веселились, хлопали дверями и хохотали во все горло. Я зарывалась в подушки и безуспешно пыталась заснуть. «Где моя дорогая Уфа? Там на весь город таких негодяев наверное нет. Зачем только я приехала в этот ненавистный Челябинск?! К кому?».
Так прошли первые два месяца учебы. Дембель Наташа, освоившись со мной, начала командовать, погоняя «Карасика», как ласково меня называла. Еще она терпеть не могла мое «бубубубу». «Ух, ненавижу смотреть, как ты зубришь, дурра! Бубубубу, бубубу. Так бы шандарахнула по башке». Муштру терпела с трудом, еле-еле сохраняя баланс относительно спокойной жизни. Ближе этой Наташи у меня никого в городе не было. Сестра уехала в длительный отпуск, собиралась замуж. С одногруппниками отношения складывались как-то странно. У одних разговоры только про тряпки, косметику, моду, украшения и прочие мелочи гламурной жизни. У других на уме мужики и денежные покровители. Третьи совсем еще дети: игры в догонялки и морской бой. Дружбы со мной никто из этих ребят не искал, хотя помогали, водили. Только об этом надо было побеспокоиться заранее, договориться еще на перемене. Если прозевала помощника, то сама перебегай из корпуса в корпус, все прошмыгнут мимо. Со мной заговаривали только тогда, когда других кандидатов в собеседники рядом не было. Лишь в те редкие моменты у меня появлялся шанс заинтересовать однокурсников в своей персоне.
Я заводила разговор, подыскивая приятную тему. Двоечникам помогала выполнить домашнее задание. С интересом и участием выслушивала девчонок, которых занимали исключительно мужики и амурные дела. С третьими играла в морской бой. Но, стоило появиться более «перспективному» собеседнику, как я снова оставалась одна. Подобрать ключ к сердцам сокурсников никак не удавалось, а в комнате опять вечно недовольная пятикурсница Наташа и страдающий тяжёлым похмельем сосед, который не был студентом, а жил с нами благодаря дружбе с комендантом.
Но вдруг мое терпение лопнуло! Дембель Наташа перешла все границы дозволенного. Мы крепко поссорились, и я уговорила коменданта нас расселить. Моей новой соседкой стала Настя, учившаяся на специального психолога. Девушка из Казахстана, невысокого росточка, худенькая и очень коротко остриженная. Жили мы с ней дружно, в гармонии. Она училась прилежно и любила порассуждать. Читала разную литературу из области философии и психологии. Наши интересы во многом совпадали.
Аккуратная, ответственная и мягкая по характеру, она мне пришлась по душе, и мы стали лучшими подругами. Мы с Настей очень любили гулять по плотине реки Миасс, беседуя о смысле жизни и прочих философских категориях. С мальчиками не знались и даже не интересовались ими.
За дверью комнаты царил настоящий бедлам. По вечерам вдоль стен стройными рядами собирались студенты и балагурили всю ночь. На утро такими же стройными рядами, подпирая стены, стояли полчища бутылок. В семь утра мы шли на учебу по заплеванному полу и ковру из окурков. Участники погрома крепко спали. Уборщице хотелось хоть кому-нибудь высказать свое недовольство. Часто попадало именно нам с Настей.
«Сволочи! Пьяницы малолетние!» – злобно кричала уборщица нам вслед.
Настя стала для меня ангелом-хранителем и лучшим другом. Она помогла мне освоить маршрут до университета и магазинов. Наконец-то я начала ходить сама и была в восторге от своей независимости. До этого мне приходилось искать попутчиков. Очень боялась переходить перекрестки и потом еще две остановки до университета. С вечера обходила комнаты одногрупников и договаривалась пойти завтра на учебу вместе. Но утром, не достучавшись до них, шла одна, спотыкаясь и слушая шаги прохожих. Выбирала тех, кто идет в нужном направлении, и, ориентируясь на звук шагов, бежала за ними.
Иногда падала или натыкалась на препятствие, шаги удалялись, и я снова ждала нужного прохожего. Любимыми прохожими были девушки на звонких каблучках. Их шаги звучали четко и далеко были слышны. Так доходила до университета и почти никогда не опаздывала. На каждом семинарском занятии старалась отвечать. Преподаватели все, как на подбор, кивали головой в знак позволения отвечать. «Мол, давай, отвечай». А кому кивают, и кому отвечать – неясно. Преподаватели вообще меня никак не выделяли, не делали скидку на мою слепоту и трудности выполнения задания.
Некоторые даже были уверены, что, раз слепая, значит память феноменальная, и способности выше, чем у других, из-за активизации компенсаторных функций. Порою было практически невыносимо: например, выполнять упражнения по немецкому языку в группе. Все в учебник смотрят и глаголы спрягают, а я на слух должна перестроить предложения на иностранном языке с учетом изменившихся времён и падежей. Студенты смотрят в текст, думают, перестраивают, а мне зачитает преподаватель весь текст целиком один раз и ждет моментальной реакции, будто я сейчас на иностранном языке заговорю. Приходилось брать уроки у репетиторов.
Возникали трудности и с математикой. Пишет преподаватель задачу на доске, а потом выкрикивает мою фамилию и требует объяснить ход решения. «Я не вижу – , говорю, – мне нужно озвучить». «А как ты работать по профессии будешь?»
В целом, учиться нравилось. Мне неплохо удавалось понимать юридическую логику и решать правовые задачи. Хорошо запоминались статьи кодексов. В нужное время я с легкостью извлекала из памяти требуемую информацию. Скоро студенты стали использовать это умение в своих целях. «Говорящий кодекс» – такое шутливое прозвище я получила.
На экзамены выносилось по 90 вопросов. По три вопроса в билете. Я учила все, и, вытянув билет, без подготовки садилась отвечать. Многие преподаватели были шокированы и после меня задирали планку для других студентов. Стали поговаривать о феноменальной памяти слепой талантливой девушки. Но это был результат не сверх-способностей, а каждодневного изнуряющего труда и тренировки.
Подъем в четыре утра, и мой верный диктофон через наушники начинал работать. Текст начитывали однокашники. Расплачивалась с ними за начитку, например, супом или жареной картошкой. У меня хорошо получалось готовить. «Юль, приди, пожарь или свари, мы тебе начитаем, неси диктофон». Некоторым помогала решать юридические задачки, и так далее.
Неподготовленной на занятия старалась не приходить.
Первую сессию сдала на «отлично». Счастливая, сама добралась до автовокзала и поспешила домой, порадовать родителей. Родная деревня расположена среди гор и леса. Никакого нормального транспортного сообщения. Автобусы все проходящие, и основная сложность – остановить транспорт в нужном месте. В тот день была сильная метель, и автобус тихо-тихо полз по Уральским горам, нащупывая дорогу. Мимо моего родного поселка проезжал уже в половине первого ночи. Родителям по случайному стечению обстоятельств не сообщили, что я в пути. Водитель, видимо зазевавшись, провез меня мимо и остановился, проехав нужный поворот на несколько километров, а мне сказал: «Молоденькая, добежишь, здесь чуть-чуть надо».
«Я не смогу. Я незрячая». «А тут и видеть нечего, тем более, тебя встречают».
Я спрыгнула «Мам! Пап!» – царственная тишина и только снег, падая, шуршит. Я покричала еще немного и пошла навстречу родителям, ведь они должны быть где-то рядом. Тогда, в 2001-м, сотовые телефоны были роскошью и большой редкостью. Так я прошла несколько километров По колено в снегу. Метель была такая сильная, что колеи после автобуса быстро замело.
Пытаясь нащупать дорогу и не уйти в лес, я шла и несколько раз принималась плакать. Однажды, выбившись из сил, села в сугроб и горько-горько заревела. Но тут же себе приказала встать и идти. «Никаких слёз! Не смей рыдать, дура трусливая! Замерзнешь, и снегом занесёт! Давай иди, мороз несильный, ты обязана дойти до людей!» – внутренний страж вещал жестко и безапелляционно.
Время от времени я слышала голос матери. Я принималась кричать «Мам, мам, я здесь! Иди сюда!» И со всех ног бежала навстречу , но это был лишь мираж.
У меня тогда оставалось крохотное остаточное зрение, и я напряженно всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть огни поселка. Наконец-то они появились, и нужно было лишь отыскать заветный поворот. Несколько машин проехали на очень низкой скорости, но, как я ни махала им, ни одна не остановилась.
Я брела, ощупью изучая дорогу и ища поворот, но впереди были только сугробы и шелест поземки. Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я расслышала слова, «Ты кто такая? Куда идешь в эдакую погоду»? Я ушам своим не поверила, думаю, снова галлюцинации.
«Ты кто? Спрашиваю тебя?» Это была женщина. Я радостно кинулась на голос и как зареву!!! Женщина оказалась из нашего поселка – баянистка из детского сада. Уроки музыки вела у меня, когда я в садик ходила. Она обнимала меня и плакала вместе со мною. Мы с ней поползли по сугробам домой, она рассказала вот такую историю. «Моя дочка Ангелина поехала в районный центр на дискотеку. Я проснулась в половине двенадцатого и забеспокоилась, что ее еще нет. До этого сон тревожный видела. Соскочила и выбежала в метель, встречать ее: а вдруг она не осталась у подруги и пошла домой?! А на улице вон что твориться, околеет ведь, заблудится! Простояла на повороте полчаса, замерзла и думала уже уходить, как вдруг вижу, кто-то идет. Я за дерево спряталась, смотрю, женский силуэт. Думаю, наверное, что-то стряслось, раз в метель, ночью и одна».
Так завершился первый семестр первого курса.
Весной у нас на курсе разыгралась любовная история с моим участием. Она сделала меня популярной и помогла обрести друзей.
Дело было так: один парень из параллельной группы втемяшил себе в голову, что он поэт, последователь Пушкина. Правда, были у него некоторые сходства с поэтом, но чисто внешние. Стихи он писал посредственные и наивные. Так вот, этот «Пушкин» почему-то выбрал меня для своих поэтических излияний. Он очень навязчиво окружал меня вниманием. Забрасывал мне в сумку записки со стихами, ничуть не заботясь о том, каким
образом я буду их читать. Много рассказывал о себе и приглашал полюбоваться на его высокий талант, да и на него самого тоже. Я стыдилась такого ухаживания. Мне казалось, что этот злосчастный поэт делает из меня посмешище.
Его никто не любил на курсе. Такое отношение к себе он вполне заслуживал: врун, фантазер, хвастун и актер плохого моноспектакля. Дождется, когда аудитория заполнится (придёт человек 150 или 200) и начинает декламировать передо мной свои стихи и заявлять о чувствах. А мне хочется сквозь землю провалиться. Ребята хохочут, аплодируют. Я его и по-хорошему, и грубостью пыталась отвадить – бесполезно.
«Ты пленила меня своей красотой! Моя звезда на темном небосклоне. Ты жизнь моя, печаль моя…» И прочее, прочее. Я очень переживала, что надо мной издеваются. «Настя, какая красавица? Какая звезда на небосклоне? Я шутиха что ли?», – вопрошала я подругу. Настя, как всегда спокойно и рассудительно, говорила: «Ты правда красивая. Тебя глаза только портят. Давай подберем тебе очки, и ты будешь среди нас, как все, без внешнего дефекта».
Очки мы купили слегка затемненные, с голубыми стеклами. «Ты блондинка, тебе хорошо», сказала Настя. В общем, моя добрая подруга осталась довольна выбором. «Теперь никто и не скажет, что у тебя непорядок с глазами; Выглядишь эффектно, привлекательно. Для нас, зрячих, очень важен визуальный образ. Когда дефекты внешности незаметны, на первый план выступают человеческие качества. Надо теперь над движениями хорошенько поработать, сделать их более уверенными и точными».
Тем временем, история с горе-поэтом закончилась. Его одногруппники поколотили, сводя какие-то свои счеты, в том числе и за меня. «Шут гороховый! Отстань от девчонки. Если еще раз обидишь её…» Это случилось у всех на глазах, около кафедры преподавателей на перемене. Собственно, там, где самозваный «Пушкин» воодушевленно демонстрировал свое творчество.
Удивительно, но никто даже не вмешался в драку. Они трепали его и пинали под улюлюканье девчонок и свист пацанов. Тогда я сама соскочила и стала кричать на драчунов, чтобы отпустили беднягу. Несчастный поэт не сдерживал слез, а я потом неделю не появлялась в университете, ждала, когда всё уляжется. Воспитательные меры подействовали, и любовь поэта прошла.
А вскоре зажглась новая звезда на темном небосклоне, и стихи посвящались теперь ей. Я полагаю, те же самые, что и мне. Года через два, уже на третьем курсе он подошел ко мне и почти со слезами стал жаловаться на девушек, которые безжалостно разбивали ему сердце. Я посочувствовала его невзгодам, и горе-поэт, приободрившись, восторженно воскликнул: «Ты вдохновила меня на новую волну чувств и счастья. «О нет! У меня есть друг, и он тебя обязательно убьет, если узнает, что ты за мной ухаживаешь». Моей главной любовью тогда была юриспруденция. Друг сердечный тоже был, но он трагически скончался. Об этом я писала в своих дневниках, посвященных первой любви.
